Отношение православной церкви к войне

Крест и меч, христианство и война — для нас, людей новой эпохи гуманизма, вещи радикально противоположные. Но является ли такое положение истинным в историческом контексте? История христианства пестрит войнами, где священнослужители благословляют воинов на брань с земными врагами. Для многих современных христиан это соблазн. Не умея примирить высокие идеалы христианства с его историческим прошлым, многие начинают упрекать «историческую Церковь» в отступничестве от Христа, как это делают большинство современных протестантов. Действительно: как Бог любви и мира может благословлять войны, где льется человеческая кровь и множится скорбь?

Современное понятие мира, лежащее в основе идеологии пацифизма, определяется через отрицание: мир — отсутствие войны. Однако Священное Писание вкладывает в понятие «мир» совершенно иной смысл: это не имманентный, «горизонтальный мир», существующий между людьми, а «мир вертикальный», существующий между людьми и Богом.

В древнееврейской традиции понятия berit и shalom, то есть союза и мира, тесно связаны друг с другом и объединены в общее целое. Ветхозаветный мир — это союз между Богом и человеком, а также между самими людьми во имя Божественного закона. Этот высший закон и является залогом мира. Более того, он сам и есть этот мир. По свидетельству пророка Исаии, мир есть плод правды (Ис. 32, 17). Правда понимается как верность союзническим отношениям. Насколько люди нарушают союз с Богом, т. е. насколько они неправедны, настолько они лишаются плода правды — мира. Таким образом, мир — это дар Бога людям, на котором зиждется все міроздание (чтобы не было путаницы в понятиях: «мир» как покой, не война, и «мир» как вселенная, мы последнее понятие пишем по старой дореволюционной орфографии как «мiр»). Однако в Ветхом Завете субъектом мира является не вся совокупность людей, а только один Израиль, «Богоизбранный народ». При таком понимании мир и война становятся не противостоящими ценностями, а взаимодополняющими, скрепляющими договор о союзе Бога и человека.

Ветхий Завет насквозь пронизывает военноокрашенный мистицизм, где Бог и его народ изображаются в состоянии постоянной войны с язычниками и их идолами. В «Числах» говорится о «Книге браней Господних», древнем собрании национальных и религиозных гимнов. «Второзаконие» советует истреблять все народы и не щадить их. Книги Судей и Царств с радостным чувством повествуют о военных победах «Богоизбранного народа». Из Ветхого Завета можно привести множество примеров насильственных действий, санкционированных авторитетом Самого Бога Воинств («Господь Саваоф»). И всё это для того, чтобы, когда наступит «исполнение времен», на землю пришел Спаситель. Только в таком контексте ветхозаветной истории можно правильно соотнести заповедь «не убий» и кровопролитие в войнах, которые ведет Израиль. Мир, Закон, частью которого была данная заповедь, относится прежде всего к евреям, а иные народы — вне мира, вне Закона, вне Бога. Их враждебность Израилю одновременно является враждебностью Богу и миру, который Бог дарует людям. Смерть для этих народов в перспективе Божественного мира является благом, ибо «не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками (сими), потому что они плоть…» (Быт. 6:3).

С появлением Евангелия горизонт мира (союза) расширяется. Рождение Христа знаменуется ангельским возгласом: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» (Лк. 2, 14). Мир пришел на землю. Его наследуют все люди доброй воли, принявшие Христа. Воскресший Искупитель приветствует своих учеников словами «Мир вам!». Но этот мир противопоставляется миру мірскому: “Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так как мір дает вам, Я даю вам” (Лк. 14, 27). “Мир”, даруемый Христом, есть “мир” немірской, надмірный, горний. Более того, как видно из приведенного текста Евангелия, качество «мира» Христа совершенно иное, нежели у «мира» мірского (интересно, что в IV веке епископ Ульфила, сделавший перевод для готов Священного Писания, слово «мир» в указанных местах Евангелия перевел на германский язык как gawairthi (драгоценность, сокровище), хотя у готов традиционно слово «мир» переводилось как frithus и обозначало отсутствие военных действий).

Парадоксально, но горний мiр, мiр истинного мира воюет с мiром дольним, попавшим под власть дьявола. Поэтому так настойчивы слова Спасителя о войне: «Не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10, 34), «продай одежду свою и купи меч» (Лк. 22, 36) и т. д. И «миротворцы» блаженны лишь постольку, поскольку несут с собой именно немiрской мир Христа, а не тщетные призывы к двум мiрам уклониться от войны или сойтись на каком-либо компромиссе.

Объявляется война нового плана — война в сфере духа, которая, как и ветхозаветная война в сфере материи, ведется непрестанно. Всякий христианин с момента крещения становится уже «воином Христовым». Это закреплено в православном чине крещения: при отречении от сатаны крещаемый становится на борьбу с собственным грехом и вызывает на битву сатану и всё его полчище бесов, а форма исповедания верности Христу произносится по форме воинской клятвы царю, и война ведется уже не за царство земное, а за Царство Небесное, и поле битвы — душа человеческая. «Ибо мы, хотя во плоти, не по плоти воинствуем» (Кор. II, 10, 3).

Апостольские послания насыщены символами и сравнениями из военной жизни: «Отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света» (Рим. 13, 12), «…с оружием правды в правой и левой руке» (Кор. II, 6, 7), «Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения» (Феc. I, 5, 8), «Переноси страдания, как добрый воин Иисуса Христа» (Тим. II, 2, 3), «Никакой воин не связывает себя делами житейскими, чтоб угодить военачальнику» (Тим. II, 2, 4).

Итак, для христианина «воинствовать», жить по-христиански, чувствовать и ощущать по-христиански — значит вести «священную войну». Мерилом земного бытия христианина был Спаситель, указавший в качестве пути к совершенству только один, самый простой: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за мной» (Mк. 8, 34). Наиболее совершенным способом подражания Христу было следовать за ним по пути страдания, смирения, молитвы и смерти — принять за него крест. Мученик мог повторить вслед за Павлом: «И уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 20).

История первых веков христианства, изложенная в «Деяниях мучеников» и «Страстях мучеников», зиждется на пролитии христианской крови. «Церковь мученичества» превратилась, таким образом, в единственное достойное этого имени «воинство Христово», рать смелых духом.

Перемещение акцентов с материальной войны на духовную не привело к отрицанию христианами первой. Хотя в Евангелии нет призывов к насилию и милитаризму, тем не менее, нельзя сказать, что путь праведного насилия отрицается, а воинская служба порицается. Когда Иоанна Крестителя спрашивали воины, пришедшие креститься от него: «А нам что делать?», он, «больший из рожденных женами» (Мф. 11, 11), не приказал им бросить оружие и оставить армию, но повелел лишь: «Никого не обижайте, не клевещите, но довольствуйтесь своим жалованием» (Лк. 3, 14). По толкованию святителя Филарета Московского (Дроздова), Иоанн Креститель «звание воинов одобряет и почитает так же, как и другие звания, способные для благочестия, добродетели и спасения души».

Сам Спаситель показал нам пример праведного гнева, когда с бичом в руках изгнал торгующих из Иерусалимского храма (Ин. 2: 13—15; Мк. 11: 15—16). Даже часто трактуемые в духе ненасилия слова Христа, запрещающие Петру применять меч для Его защиты: «Возврати меч твой в его место, ибо все взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26, 52), — является перефразированной заповедью, данной Богом Ною: «Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человеческою» (Быт. 9, 6). Тем самым Господь утверждает (а не отрицает) насилие против всякого беззакония, на которое в данном случае Его подталкивал Петр своими внешне благими действиями.

Более того, преподобный Иосиф Волоцкий находит в словах апостола Павла: «...если отвергшийся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия наказывается смертью, то сколь тягчайшему, думаете, наказанию повинен будет тот, кто попирает Сына Божия» (Евр. 10, 28—29) обоснование того, «что более подобает предавать лютым казням тех, кто хулит Сына Божия, чем тех, кто отверг Моисеев закон», а также приводит в подтверждение своих слов высказывание святого апостола Иуды, брата Иакова: «И к одним будьте милостивы, с рассмотрением, а других страхом спасайте» (Иуд. 1, 22—23.).

Отношение же к мiрской власти Христос выражает словами: «Кесарево кесарю» (Мк. 12, 17), — отдавая должное ее авторитету в делах мiра.

Что же касается проповеди смирения: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5, 38—39), то, по толкованию святых отцов, мы должны разуметь прежде всего личное прощение обид.

Снисходительное отношение к военной службе содержится в посланиях Павла и Петра, где они увещевают верующих быть послушными гражданами, так как власть предержащие получили ее от Бога (Тит. 3, 1; Тим. I, 2, 1; Рим. 13, 1, 6—7; ср. Пет. I, 2, 13—17). Хотя апостолы нигде не высказываются о военной службе напрямую, но это происходит по той простой и очевидной причине, что в их время проблемы солдат-христианин еще не было как таковой. Самые первые факты обращения в христианство зафиксированы главным образом среди рабов, провинциалов или коренных римлян, то есть в той среде, которая так или иначе не была связана с военной службой (капернаумский сотник, мученик Лонгин сотник и священномученик Корнилий сотник — скорее исключение, чем правило).

Но в ближайшую эпоху проблема воинов-христиан неизбежно появляется. И отцы, и учители Церкви решают ее порой диаметрально противоположно.

К исходу I века солдаты, принявшие новую веру, стали довольно распространенным явлением. Папа Климент I крестил их и наставлял понятными каждому воину словами.

По традиции принято считать, что первый случай массового участия христиан в военных действиях имел место в 174 году в ходе кампании Марка Аврелия против племени квадов на территории Малой Азии. На выбившихся из сил римских солдат тогда пролился благодатный дождь. Это чудо христиане объясняли тем, что в одном из легионов были солдаты-христиане. Если верить Тертуллиану, к концу II века христиане во множестве наполняли военные лагеря. Тот же Тертуллиан считал, что христиане должны просить Бога о ниспослании императору могущественной армии.

Отрицательное отношение к службе в армии, например, святого мученика и апологета Иустина и того же Тертуллиана (в поздний период его творчества) объясняется скорее тем, что служба в армии означала участие в языческих церемониях: отправлении культа императора, вооруженной охране языческих храмов, жертвоприношениях.

Солдат-христианин не мог сохранять лояльность по отношению к светской власти, не впадая при этом в идолопоклонничество. Отказ же подчиниться юридически-ритуальным требованиям означал государственное преступление. Евангельский совет отдать «кесарю кесарево» нельзя выполнить, так как кесарь претендовал на то, что он и есть бог. В таком случае христианин должен был следовать другой заповеди, гласившей, что нельзя служить двум господам сразу.

Именно поэтому среди христиан в армии появляются солдаты-мученики. Так, в 202-м или 203 году в Африке погиб мученической смертью солдат по имени Василид, отказавшийся присягнуть на верность императору, которая, как считал он, несовместима с его верой. Примеры мученичества солдат за годы гонений были достаточно многочисленны (особенно в период Диоклетиана). Среди наиболее почитаемых воинов-мучеников: мученик Лонгин сотник (+I в.), священномученик Корнилий сотник (+I в.), великомученик Георгий Победоносец (+303), мученик Андрей Стратилат (+ ок. 302), мученик Савва Стратилат (+272), мученик Евдоксий (+311—312), мученик Акакий сотник (+303), мученик Маврикий и с ним 70 воинов (+305), великомученик Феодор Стратилат (+319), великомученик Евстафий Плакида (+118) и 40 Севастийских мучеников (+ ок. 320). Примечательно, что многие из указанных святых проливали свою и чужую кровь за земных царей будучи христианами до момента, пока от них не потребовали отречения от Христа.

Однако если бы не культ идолопоклонства, вряд ли возникли бы трения между военными и христианским вероисповеданием. Это прекрасно осознал святой равноапостольный император Константин Великий, когда в 313 году издал Миланский эдикт о свободе вероисповедания и тем самым официально прекратил гонения на христиан. Интересно, что перелом в сознании святого императора в пользу христианства произошел именно в момент ведения боевых действий, когда перед битвой с Максенцием за Рим равноапостольный Константин и всё его войско увидели на небе «составившееся из света и лежавшее на солнце знамение креста с надписью: “Сим побеждай”», после чего он постановил, чтобы распятие стало отличительным знаком его легионов. Таким образом, символ креста вышел из катакомб христиан на историческую арену именно как воинское знамя.

Христианство постепенно превращалось в государственную религию. Варвары давили на империю со всех сторон. Судьбы истинной веры и Римской империи в глазах христиан выглядели теперь как единая судьба. Враги империи становились врагами христианства, а враги христианства становились врагами империи.

Благочестивейшие православные цари и святители с благословения, а то и по настоянию, святых мужей посылали еретиков и отступников в заточение и предавали лютым казням: «Первый великий царь, равноапостольный Константин, установил во всем своем царстве закон, что не верующие во Святую и Животворящую Троицу должны умереть самой злой смертью, а дома их отдаются на разграбление. И святые отцы Первого собора не запретили этого. Святой Александр, патриарх Константинопольский, молитвой своей сделал так, что у Ария расселось чрево. По слову великого чудотворца Епифания Кипрского еретик Аэтий онемел, а на седьмой день был предан смерти. Благочестивый же царь Маркиан осудил на смерть еретика Диоскора, патриарха Александрийского, и не усек его мечом, но послал на остров Ас, где никто не мог прожить и года: все умирали лютой смертью под действием смертоносных ветров. Здесь и Диоскор, и все его единомышленники испустили дух свой в ужасных мучениях. И ведь святые отцы Четвертого собора не препятствовали этому. Благочестивый царь Юстиниан и кесрь Тиверий отсекли головы епарху Аддусу и воеводе Елевферию, поборникам ереси. И великий чудотворец Евтихий, патриарх Царьграда, не препятствовал этому. Великий же царь Ираклий повелел убивать иудеев, не желающих креститься, и множество патриархов, святителей и преподобных, живших в то время, не препятствовали этому. Святой Феодор, епископ Едесский, словом своим сделал немым жидовина, произносившего хулу на Господа нашего Иисуса Христа, после этого умолил царя Вавилонского, и тот послал воинов в Едес и повелел изгнать из города всех еретиков и забрать их богатство, а другим отрезать языки, и святой Феодор не препятствовал этому. Также и святая царица Феодора и сын ее Михаил отправили в заточение еретика Анния, патриарха Царьграда, и повелели, растянув его, бить ремнями. Блаженный патриарх Мефодий и многие преподобные отцы наши и исповедники не препятствовали этому. И святой Лев, епископ Катанский, сделал так, что еретик Илиодор был сожжен огнем» (прп. Иосиф Волоцкий. Просветитель).

Святые отцы той эпохи однозначно одобрительно смотрят на военную службу и на праведное насилие.

Святой Афанасий Великий пишет: «Не позволительно убивать; но убивать врагов на брани и законно, и похвалы достойно. Тако великих почестей сподобляются доблестные во брани, и воздвигаются им столпы, возвещающие превосходные их деяния».

Иоанн Златоуст, опираясь на пример авторитета земного царя, призывает укрощать силой богохульников: «Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутье или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить, не отказывайся, — ударь его по лицу, сокруши уста его, освяти руку твою ударом; и если обвинят тебя, повлекут в суд — иди. И если судья потребует ответа, смело скажи, что он похулил Царя ангелов, ибо если следует наказывать хулящих земного царя, то гораздо больше оскорбляющих Того. Преступление одного рода — оскорбление. Обвинителем может быть всякий, кто хочет. Пусть узнают и иудеи и эллины, что христиане — хранители и защитники Господа». В другом месте святитель говорит даже более резко, чем можно себе представить: «Если кто-нибудь убьет по воле Божией — убийство это лучше всякого человеколюбия. Если же кто-нибудь и окажет милость, из человеколюбия, но вопреки воле Божией, — милость эта недостойнее всякого убийства. Не природа вещей, но Божий суд делает их добрыми или дурными».

Святитель Амвросий Медиоланский, согласный с утверждением, что есть два способа совершения несправедливости: первый — самому эту несправедливость совершать, второй — допускать, чтобы другие, совершающие несправедливость, оставались безнаказанными, пришел к выводу, что и войны бывают такие, какие было бы несправедливо не вести. Определять же, какая война праведная, а какая нет, то есть несправедливая, имела право одна только Церковь, вместилище и мерило справедливости.

Блаженный Августин в письме, посланном Бонифацию в 417 году (христианину и воину, но воину, уставшему убивать, потерявшему всякую уверенность в своей правоте; которого одолевают сомнения, простит ли Бог человекоубийство, совершаемое солдатом; полагающего, что всякая война — это зло), решительно опровергает его сомнения, заявляя, что убийство, совершаемое солдатом на войне, совершается на законных основаниях, так как, убивая, солдат не действует под влиянием собственных страстей, а является инструментом и исполнителем воли Божией. Что касается прощения, то, подчеркивает Августин, каждому оно будет дано по заслугам. При этом он проводит параллель между молящимся и сражающимся с оружием в руках, относя и того и другого к одному типу «воинствующего человека»: «Итак, другие, вознося молитвы, сражаются с невидимым противником. Вы же, те, за кого они молятся, сражаетесь с оружием в руках против видимых варваров». Разумеется, согласно Августину, конечная цель всякого «воинствования» — это мир: «Мира не ищут для того, чтобы творить войну, но творят войну для того, чтобы добиться мира». Но этот мир должен приближаться к миру истинному — миру Божьему, который дано знать только христианину, следовательно, только христианин может вести справедливую войну. Так Августин определяет подлинную миссию христианского воина — поиск мира и наряду с ним справедливости Божией, без которой никакой истинный мир вообще немыслим.

Говоря, что не все отцы так категорично отзывались о войне, многие ссылаются на 13-е правило святителя Василия Великого, по которому воинов, убивших на войне, как имеющих нечистые руки, на три года удаляют от причастия. Но само 13-е правило звучит так: “Убиение на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия. Но, может быть, добро было бы советовати, чтобы они, как имеющие нечистые руки, три года держались от приобщения токмо святых тайн”. Таким образом Василий Великий выражает пастырскую заботу о душах воинов, оправдывая свое мнение примерами из Ветхого Завета (Числ. 31:17—24), и целью данного правила является облегчение душ воинов от тяжести пролития человеческой крови, а не осуждения их ратного подвига. Более того, согласно Номоканону, этот совет святого не был исполняем Церковью, а «воинов, на брани убивающих врагов, не причисляли к убийцам, но почитали как достойных похвалы». Сам же святитель Василий в своем «Письме к воину» пишет о воинской службе с большим уважением и не считает ее препятствием для благочестивой жизни: «Я узнал в тебе человека, доказывающего собою, что и в военной жизни можно сохранить совершенство любви к Богу, и что христианин должен отличаться не покроем платья, но душевным расположением».

И всё же предшествующая история мученичества и христианская этика изменили понятие о воинской службе и, самое главное, — о воинской смерти. Если раньше ценилась победа и восхвалялось убийство врага, то в эпоху христианства акцент смещается на самопожертвование воинов. Смерть солдата в брани приравнивается к подвигу мученичества. В споре с последователями Магомета святой равноапостольный Кирилл, защищая христианских воинов, говорит: “Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих нас и им благотворить, сказал также, что большей любви никто из нас в жизни сей явить не может, разве кто положит душу свою за други своя (Ин. 15. 3). Вот почему мы великодушно терпим обиды, причиняемые нам как людям частным, но в обществе друг друга защищаем и полагаем души свои на брани за ближних своих, чтобы вы, пленив наших сограждан, вкупе с телами не пленили и душ их, принудив к отречению от веры и богопротивным деяниям. Наши христолюбивые воины с оружием в руках охраняют Святую Церковь, охраняют государя, в священной особе коего почитают образ власти Царя Небесного, охраняют отечество, с разрушением коего неминуемо падет отечественная власть и поколеблется вера евангельская. Вот драгоценные залоги, за которые до последней капли крови должны сражаться воины, и если они на поле брани положат души свои, Церковь причисляет их к лику святых мучеников и нарицает молитвенниками пред Богом”.

Не всякий воин, погибший в брани, может считаться мучеником, но тот, кто соблюл заповеди Христовы. «Не забывайте, что добрый воин — лев против врагов — должен быть агнцем между своими. Живите кротко и любовно, а гнев и грозу берегите для врагов отечества» (Святитель Филарет (Дроздов). Катехизис для воинов). И конечно же, такое состояние, особенно в пылу битвы, невозможно без молитвы: «Воин, идя против врагов, должен молиться и молитвою подкреплять свое мужество» (там же).

Таким образом, Крест не отрицал меча, но преображал его. Христианство не отменило войн земных, но коренным образом изменило их ценностный характер, дало мiру понятие справедливой войны и образец воина как защитника Веры и Отечества. Время же без войн и насилия, когда «перекуют мечи свои на орала, и копья свои — на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать» (Ис. 2. 4) и когда «волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком… Не будут делать зла и вреда на всей святой горе Моей, ибо земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море» (Ис. 11. 6—9) — удел будущего века и конца истории.

Протоиерей Алексий Чаплин