Лекция 3. Механизм искушения в первородном грехе

Я пока постараюсь не всю глубину открывать. Меня сегодня даже один студент впервые за мои годы преподавания упрекнул, что я слишком много даю по Ветхому Завету, что надо бы меньше давать. А я не могу меньше. Неужели я буду давать по Ветхому только в объеме ветхозаветного иудейского богословия? А когда же я к этому буду подходить с христианской точки зрения? Нам приходится толковать ветхозаветный текст с точки зрения Нового Завета, чтобы понять первый смысл – концептуальный и второй смысл – более глубокий, связанный уже с прообразом Нового Завета. 

Сейчас как раз мы не обо всем говорим, а говорим о том, что связано с аскетикой, чтобы понять механизм греха. Так, например, когда говорится об Адаме и жене его, то святые отцы часто говорят о том, что Адам и жена его, кроме того, что они вообще мужчина и женщина, это как бы разные стороны человеческой души. Под Адамом в аллегорическом смысле можно понимать ум человека, а под женой его – сердце человека. Подобная схема бывает необходима для того, чтобы понять, проследить некие вещи, когда будет уже описываться механизм грехопадения, и при этом ни женщин не обвинять в грехопадении, ни мужчин оправдывать.

В ветхозаветном приложении история второй-третьей главы выглядит так. Бог создал человека, поселил его в раю, дал ему благословение, дал ему некую заповедь запрета вкушения с древа познания добра и зла и предупредил о грядущем наказании. Человек Бога не послушался, запретный плод вкусил, причем женщина вкусила, дала мужчине – вкусил мужчина. Они потом еще на вопросы Бога стали дерзко отвечать, Бог на них разгневался и из рая выгнал. И с тех пор человеческая история строится в категориях отпадения от райской жизни с Богом. Вот самая простая, так сказать, ветхозаветная формула второй-третьей глав. Но, с одной стороны, зная о том, что нам Господь открывает о себе в Новом Завете, и в том числе в творениях отцов-аскетов, а с другой стороны, из самого текста Библии, у нас нет точной обязанности и причины вот так это понимать. 

С точки зрения новозаветного откровения говорить, что Бог выгнал Адама и Еву из рая, неправильно. Правильнее сказать, что Адам и Ева потеряли рай, а не Бог выгнал. И это вполне понятно из текста. Никто никого не выгонял. А если мы увидим здесь слова произнесения наказаний, то давайте будем честны и увидим, что до того как Бог произнес наказания, он уже произнес благовестие о спасении. Кто так наказывает из людей? Прогневался: «Пошел вон!»  «Знаешь, дорогой, я тебя люблю, я себя отдам за тебя, но пошел вон». Можно сказать? Нет. Даже если бы там было написано: «Пошел вон!», то мы бы понимали: «Я себя отдам за тебя, но сейчас нам надо расстаться». Правда? Даже если бы там было написано: «Убирайся!» Потому что не бывает так. 

И вот мы действительно видим, что в заповеди запрета вкушения с древа познания добра и зла нет никакого запрета на познание. Там есть запрет на определенный способ познания. Заповедь познания включена в общий смысл заповеди возделывания. Возделывание – это приумножение, приумножение – это движение, это труд, это работа ума, рук, всего существа человека для приумножения. Это ведь не только плоды сельскохозяйственного труда, это плоды всего вовлечения человека во Вселенную, это и есть познание. Человек райский даже научные познания способен иметь не для того, чтобы просто использовать это в своей жизни, а для того, чтобы возблагодарить Бога в этой жизни. Ему не нужно наукой пользоваться для того, чтобы согреть себя теплом, ему хватает райского тепла от Бога. Так что если он что-то узнает, узнает не для того, чтобы практически себе на пользу пустить, а для того, чтобы восхвалить Творца. 

Верующее сознание в этом плане должно так работать, что чем больше человек в научном плане узнает, например, о строении Вселенной, тем больше делится величием Божественной мысли и благодарит Бога за то, что земная, человеческая немощь поднялась до какого-то уровня, где ей открылось какое-то знание миростроения. Мы узнаем, что даже самая малая клеточка так же глубока и удивительна, как Вселенная. Опять есть повод благодарить Бога, и не просто благодарить, а вовлекать это знание в процесс спасения. У гармоничного человека, вернее, у верующего человека, даже в падшем мире есть потребность в познании. Не говоря уже о человеке райском, у которого не только нет никакого противоречия с познанием, а, напротив, есть потребность, дар, обязанность, необходимость познавать. Но это познание иного рода. Это познание цельное. Любое язычество – это дискретное, раздробленное понимание Божественной истины. Помните, когда у Тролля в сказке зеркало разбилось на осколки, в каждом была частица. Вот так мир разбит на осколки. Человек пытается по крупицам его собрать. Ничего этого не было. Всё было в цельном: Я, Мир, Бог.  И Бог столь же реален, как и мое ощущение самого себя, такая же реальность. 

Несмотря на это, там же, во второй главе, мы видим, что этого ощущения человеку мало, что человек, для того чтобы осуществить эту заповедь, хранить (уметь сохранить) и возделывать (то есть приумножить), нуждается в помощнике. Причем нам очень скоро из текста Библии становится ясно, что не просто в помощнике, в смысле в работнике или слуге. Он не соработник, а помощник, соответствующий ему. Можно так и воспринимать — несущий совместную ответственность. 

Мы узнаем, что животные, которых приводил Господь к Адаму, не избавили его от человеческой тоски, и человек с ними поступил особым образом. Каким? В Библии сказано, что Бог приводил к Адаму зверей и человек нарекал им имена. 

Понять это можно, если знать, что такое древнее представление о наречении именем. Наречь кого-то по имени – значит познать сущность, функциональную посвященность, предназначенность этого организма, этого существа, чтобы получить над ним власть. Назвать по имени – значит познать суть и получить власть. На протяжении всей библейской истории праведники пытаются познать имя Бога. Познать Божество по имени было потом в общем-то магической практикой. Познать силы, чтобы ими овладеть. Праведники, в противовес этой практике, знают другую. В тот момент, когда они спрашивают у Бога имя, одному праведнику он вовсе не собирается отвечать на этот вопрос, а другому начинает открывать это так, что праведник переживает величайшее потрясение. То есть тут, например, человек пытается узнать Бога по имени, а на самом деле, вместо того чтобы овладеть Богом, он сам отдает свое сердце Богу. Всё наоборот. Познание Бога по имени – это особый случай, тут человек узнает, что на самом деле это Бог человека узнает по имени. Адаму дана такая власть над животными. И он называет их по имени. И когда он познает их суть и называет по имени, то видит, что нет среди них того, кто бы был тем самым другим, кого взыскует душа.  

Почему? Вы знаете, как получается человек в раю, — Бог берет прах земной. Прах земной – это образ чего-то распадающегося, сыпучего, это то же, что тлен. Человек без Бога – это тлен. Сам по себе он не настоящий, он мертв, он временно на земле. Но Бог вдувает в человека свой дух, дыхание. Бог наполняет этот прах своим дыханием и отсюда сразу две вещи: во-первых, человек, получается, двойственный, потому что  он в себе несет двузначность – он обессмерченный прах, он религиозное животное. В первой главе мы видим, что он Божественное животное, а во второй главе, что он обессмерченный прах. Эту двойственность несет в себе даже райский человек. Вообще, может быть, одна из причин того, что человек называется «венцом творения», – то, что он как бы стоит на стыке духовного и материального мира. Он несет в себе оба этих мира. И поэтому ему доверяется Вселенная, хранить и возделывать, возделывать и приносить плоды, плоды посвящать Богу, посвященные Богу плоды выражают благодарение, благодарение нужно не Богу, а человеку, ибо каждый раз приумножая плоды, он сам поднимается на более высокую ступень уподобления Богу и в итоге его труд нужен ему самому, потому что от Бога он получает только радость и жизнь. 

Слова «вдунул духа своего» означают в новозаветной перспективе – сделал родным себе. Потому что если Бог от своего дыхания этой земле дает духа, значит, он делает сродни себе человека — вот что очень важно. Почему говорят, что человек – это Божественное животное. Животное можно назвать религиозным, если исходить из истории захоронений и раскопок первых людей. А если исходить из библейского текста, то можно немножко по-другому назвать – Божественное или богодухновенное животное. А Аристотель когда-то сказал, что человек – это животное социальное.

И вот мы видим удивительную вещь: в раю человеку недостаточно даже этого счастья с Богом. Он хочет себе второго человека. И Бог дает ему этого второго. Причем совершенно другого, то есть вроде бы человека, но другого человека. Так воспринимается происхождение женщины. Из ребра Адама, из его существа, плоть от плоти, кость от костей Адама – жена его. Первый человек не андрогин, не гермафродит, как полагали языческие мифы, но он сцеплен, и более того, он другой – это Адам (номер один) и жена его (номер два). Они равны пред Богом, но разные по времени появления, по функциональной предназначенности. Для Адама более характерно возделывать, а для жены его – хранить. Эта изначальная сцепленность подразумевает и дальнейшее единение. Вы читаете в библейском тексте: «Адам, увидев ее, сказал: вот кость от костей моих и плоть от плоти моей, она назовется жена, ибо от мужа своего взята». Что значит «ибо»?

По-еврейски мужчина — это «иш», а женщина — это «иша». Причем даже в таком изначальном смысле, даже в смысле самец — самка, если быть точнее. То есть здесь берется игра слов. Слово «иша» происходит от слова «иш», потому сказано, что от корня «иш» она назовется «иша», она назовется «иша», ибо взята от него.  То есть единство этимологическое подчеркивает единство плоти и духа. Брак настаивает именно на единстве плоти. Единение душ у людей возможно во многих других случаях, в том числе в библейской истории, а единение плоти благословляется для брака. 

С экзегетической точки зрения мы могли бы понять, почему в раю оказалось, кроме прочих деревьев, древо запрещенного образа познания. Но аскетически нам приходится просто признать как факт, что в раю находилось древо запрещенного способа познания. В чем заключался этот способ познания, подсказывает нам еврейский оригинал перевода. Там не стоит «добра и зла», там стоит значение «всего на свете», «всего без разбору». То есть это как бы познание всего без подготовки, всего вместе, это отсутствие черты, разделяющей свет от тьмы, добро от зла. Отсутствие моральной черты — так тоже можно сказать. И чем-то это название «всего на свете, без разбору» напоминает страшный грех, о котором говорит Господь в Евангелии: «Хула на Духа Святого». Когда мы будем с вами разбирать этот грех, мы поймем, что это то же самое. Пока же ограничимся лишь словами, что это познание, запрещенное Богом. 

Бог как любящий отец предупреждает человека, что это вкушение недопустимо для него. И дальше примерно так можно интерпретировать эти слова: «Сын мой, ни в коем случае не вкушай плод с этого дерева». То есть не приступай к такому способу восприятия мира. К таким поступкам, таким мыслям, таким действиям, ибо, если ты это сделаешь, ты все потеряешь. Потеряешь рай, потеряешь бессмертие, в жизнь твою войдет страшная смерть, и я ничего не смогу с этим сделать. Здесь есть заповедь послушания. Безусловно, с аскетической точки зрения, но прежде заповеди послушания и факта непослушания первых людей здесь стоит глубочайшее любовное отцовское предупреждение. 

Если посмотреть дальше на поведение змея, как он себя ведет в отношении жены и вообще в отношении человека, то можно увидеть следующую вещь. Бог сказал человеку заповедь, но ни шпиона, ни ангела, ни соглядатая, ни воина – никого вокруг дерева не поставил. Правда? Сказал и ушел. Не совсем ушел, но в тот момент, когда Адам искушается, его нет. Так можно поступить только на глубочайшем доверии. «Я тебе доверяю, ты же мой сын, я твой отец. Для тебя же нет другой истины в мире? Я же тебя создал?» «Естественно, о другом и речи не может быть: конечно, я не притронусь к этому дереву. И всё. Я и не спрашиваю, стоит себе, да и стоит, мне неинтересно. Есть очень много всего другого». Никакой реакции любопытства. Но нет и никакого контроля со стороны Бога. «Ну как, Адам, ты не вздумал еще подойти к этому дереву?»

Совершенно другая позиция змея. Он не отползает от человека, пока не добивается своего. Он не отходит, он атакует человека. Здесь даже психологическая разница в действиях Бога и дьявола в этом мире. Потому что Бог не хочет насиловать волю человека, он доверяет человеку, он даже ограничивает свою всесильную волю для того, чтобы дать возможность человеку самому действовать. Этот момент хорошо описывает в одной из своих работ Клайф Льюис. Он говорит, что отцу, когда дети ложатся спать, не нужно, чтобы они загипнотизированные подходили к нему, целовали в щеку и говорили «спокойной ночи, папочка», показывая, что они добрые, милые и воспитанные, а отец-гипнотизер как бы ввел их в состояние транса. Этого Богу не нужно. Бог хочет, чтобы человек выбирал Его свободно и в любви. И это совершенно верно. Совершенно другая реакция у дьявола. Он обманывает, он полуправдой действует, он любые доводы, как мы сейчас увидим, открывает, до тех пор, пока человек не соблазняется на его уговоры. 

Кстати говоря, по поводу дьявольских искушений человека на грех вообще у Иоанна Златоуста есть такое рассуждение. Когда человек хочет согрешить, то дьявол внушает ему, что Господь есть всемилостивый, любящий отец, а когда человек согрешает, ведомый дьяволом, он же внушает ему, что Господь страшный, гневный судья, чтобы ввести человека в уныние. «Ты же, – говорит святитель,  –  поступай по-другому. Когда искушает тебя сатана, вспомни, что Господь есть страшный и нелицеприятный судья, а если все-таки не удержишься и падешь, то не отчаивайся и вспомни, что Господь есть любящий и милующий отец». Логика наоборот. У дьявола вообще обратная логика. Но люди часто следуют именно этой логике. 

С одной стороны, в рассказе о грехопадении Адама и Евы как бы показана вообще этическая модель греха, совершаемого человеком. С другой стороны, это не только модель. Описываемое в раю – это реальные события. Рай – это состояние особой близости с Богом первого, безгрешного, но еще не совершенного человека. Но, с другой стороны, это ведь не только состояние. Ведь рассказ о четырех реках – рассказ о том, что это действительно было на земле. Господь специально такой участок на земле огораживает для того, чтобы человек на нем начал свое совершенствование. 

По определенным причинам, которые мы еще рассмотрим в связи с темой брака, получилось так, что в церковное учение с Запада, позже и в атеистическую литературу, а сегодня и в общечеловеческое, так сказать, сознание проникла тема, которая никакого отношения к библейскому тексту не имеет. Эта тема интерпретирует первородный грех Адама и Евы как то, что они сошлись в брачном совокуплении. Я думаю, что некоторые из вас встречались с такой интерпретацией. Немножко этому помогает тот рассказ, что они были нагие и не стыдились. Никто не замечает, что Бог в раю благословил Адама и Еву на брак, сказал «оставит человек отца и мать», хотя еще ни отца, ни матери не было, а были только Адам и жена его. Как можно считать, что он, благословив брак как единую плоть, запретил брачные отношения. Дьявол на эти отношения соблазнил, и люди стали рожать детей. В этом состоял первородный грех. Это еще одна клевета, которая возводилась на библейский текст. Клеветы было очень много, но частично в этих вещах виноваты мы. Во-первых, виноваты те учения, которые ереси выдавали за церковные мысли, а во-вторых, виноваты мы, что не даем этому серьезный отпор. 

Не только Западная церковь виновата. В толковании того, что представлял из себя человек в раю, не все отцы были согласны между собой. В своей системе мироощущения, например, святитель Григорий Нисский считал, что человек был в раю совершенно другим и что если бы он не пал, телесности такой, которая у нас, не было бы, и размножение бы происходило другим способом. Может быть, это с его легкой руки? Частично здесь постарался в юности блаженный Августин, который, правда, в зрелом возрасте переменил свои взгляды. Но труды-то уже были написаны.

В результате мы и по сей день встречаем две ереси относительно грехопадения. Первая, что Бог запретил человеку познавать. А как же человек может без познания, ведь он же умный человек, значит, Бог подстроил ему такую западню, сам ему дал рай, ум и в то же время запретил познавать, но человек не был бы человеком, если бы не познал, а это привело к грехопадению. В этом подсознательно звучит обвинение Бога. 

Другой момент – описание первородного греха как брачного телесного соединения, конкретно — брачного соединения Адама и жены его. Подобная трактовка является нонсенсом, потому что Бог эти отношения благословил в раю. Почему же они не родили детей в раю? Здесь мнения расходятся. Например, святитель Иоанн Златоуст считает, что они были слишком юными. Мы на самом деле не знаем, сколько времени прошло в раю, пока человек не пал. Может быть, это вообще было иное время, время по-другому шло, мы же живем в падшем времени, поэтому нам трудно судить о райском дне. Время в раю выделено всего в одну главу, по сравнению со всей многостраничной библейской историей, не говоря уже о более поздней. То есть либо это означает, что райский день столь мал, насколько мала одна глава по отношению к остальной Библии, либо это действительно другое измерение, другое время, другая жизнь. Пусть она короткая, но она столь иная, что мы можем на самом деле только догадываться, что это такое было. Но в отличие от Тейяра де Шардена, который считал, что была некая точка несовершенства, а потом человек шел к совершенству, мы считаем, и совершенно справедливо, что это было еще и падение, как бы выпадение из гнезда. Тейяр де Шарден спорил с католической доктриной рая (она немного отличается от православной), но, в противовес католической доктрине рая и понятию сверхъестественной и естественной благодати, считал, что рай — это аллегорическое представление об изначальном человеческом несовершенстве, а не о падении. То есть падение воспринималось как аллегория. Подобная точка зрения отрицает в нас существование первородного греха, о чем мы будем говорить с вами. Отсутствие первородного греха означает отсутствие необходимости спасения. Из этого следуют совершенно иные выводы. 

Но змей был хитрее всех полевых зверей, которых создал Господь Бог. И отсюда нам сразу становится ясно, что будущий искуситель человека – дьявол, в глазах Божьих всего лишь жалкая тварь. Никакой не антибог, не антипод Бога, чтобы мы не думали, что дьявол по силе своей противостоит Богу. Дьявол противостоит по силе своей человеку. Он проблема не для Бога, а для человека. И в вечности Бог побеждает сатану не потому, что он нуждается в этой победе, а для человека.

И сказал змей жене: «Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» Здесь очень всё характерно и замечательно. Во-первых, змей подползает именно к жене и, как мы сейчас увидим, искушает ее логикой. Жена – это не умственная, а чувствительная сторона человека. Вы знаете, наверное, разницу между словами «чувствительный» и «чувственный». Чувственный — это, как правило, означает похотливый, страстный, в смысле воспаления блудной страсти, но не всегда блудной, а чувствительный — это человек, который обладает тонкими, реагирующими на всё чувствами. В аскетике чувствительная сторона души — это вообще сторона души, связанная с чувствами, потому что в душе есть три составляющие: разумная, желательная (в смысле воли) и чувствительная (в смысле чувств). И вот змей подползает именно к Еве, к жене и искушает ее знанием заповеди, работая против нее, потому что она, во-первых, сама по себе к этому не готова, а во-вторых, потому что она-то заповедь слышала только от Адама. Она сама заповедь от Бога не получала. Она доверяет Адаму, который доверяет Богу.

Змей говорит жене: «Подлинно ли сказал Бог?..» Уже звучит как страшное искушение. Голос змея не был бы расслышан женой, она не настроена на эту волну, она может услышать его только тогда, когда будет произнесено нечто небывалое, невозможное. Можно сказать, что до искушения, если бы искушение не было так построено, например, змей спросил бы жену: «Скажи, пожалуйста, вам Господь сказал такую-то заповедь: ешьте?..» Она сказала бы, что да, есть можно. «Скажи, можно есть с того дерева?» — «Нет, есть нельзя». — «Скажи, можно плодиться и размножаться?» — «Да, можно плодиться и размножаться». Что да, что нет, что можно, что нельзя – аксиомы. Но за змеем стоит дьявол, бездна, о которой говорится в первой главе Книги Бытия, эта бездна дышит в спину, страшным дыханием дышит в спину только что созданного мира. 

Змей первую часть вопроса задает: «Подлинно ли сказал Бог?..» А вообще, может ли Бог говорить не подлинно? Первая же фраза — типа правду ли сказал Бог? Но это еще не всё, это только начало. Далее слова змея: «...не ешьте ни от какого дерева в раю». Это ведь шокирующий вопрос. Как это — ни от какого, а зачем эти деревья там находятся? Правда ли, что Бог такой нехороший, такой жестокий к вам, что запрещает есть от того, что там посадил? И жена начинает ему отвечать, что вообще-то от всех деревьев можно есть, а вот от того только дерева (и дальше, как телеграмму, строчку в строчку передает заповедь), сказал Бог, не ешьте, ибо в день, в который вкусите, — умрете, так сказал Бог. То есть змей поймал ее, как бы спровоцировал на этот ответ. Говоря с аскетической точки зрения, змею важно не то, что она ему ответит, а то, что она вообще с ним разговаривает. 

На языке аскетики это означает разговор с греховным помыслом, хотя человек вначале еще не знает, что это помысел греховный. Искушенный, падший человек знает, человек неискушенный не знает, он собеседует с помыслом. И вдруг змей отвечает: «Нет, не умрете». И вот я думаю, что можно было бы на этом первом этапе искушения или падения человеческого поставить точку. Почему? Что видит жена? Она видит, что перед ней некая тварь, сотворенная Богом. Она живет, дышит, питается, под солнышком греется и даже в рай заползла. Эта тварь произносит, слова полностью противоположные тому, что сказал Бог. Бог сказал – умрете, а он говорит – нет, не умрете. И она видит, что возможно существовать, говорить, дышать, питаться и быть даже в раю и при этом думать противоположно тому, что говорит Бог. То есть, я думаю, что на первом месте здесь стоит изумление человека от того, что существует еще иная точка зрения, небожественная. И при этом можно жить. Представляете? 

Но змею мало произведенного эффекта. Вот тут он как бы поймал жену и начинает дальше нанизывать яд. «Но знает Бог, что в день, в который вы вкусите, станете как Боги, знающие всё на свете». Добро и зло – значение всего на свете. То есть мало того, что змей поразил Еву антибожественной жизнью, возможностью антибожественно жить, он еще объясняет причину того, почему можно так жить и почему нужно так жить. Потому что Бог запрещает это из ревности. Зависть к Богу, зависть к неизвестному, к тому, что человек не знает еще. Мы видим, что Бог сотворил человека для того, чтобы он стал Богом, и дьявол предлагает человеку быть как Боги. Но здесь разница в слове «как». Потому что Бог действительно хочет, чтобы человек был богом, открывают нам святые отцы, с маленькой буквы, то есть богом у Бога, а дьявольская «как Боги» в итоге сводится к тому, чтобы быть как бы Богом без Бога, Богом самим по себе. И вот когда жена услышала, что можно так жить и так думать, она новыми глазами взглянула на дерево.

Она увидела, что это дерево вовсе не опасно, не смертельно, а более того, если про любое дерево говорится во второй главе, что оно приятное на вид и хорошее для пищи, то здесь (в Книге Бытия 3.6) «увидела жена, что оно хорошее для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знания, и взяла плодов его и ела». Вот эти три вещи: «хорошо для пищи, приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знания» — это великая, так сказать, тройка составляющих будущего первородного греха. Это то, что святой Иоанн Богослов в своем первом послании назовет «похотью плоти, похотью очей и гордостью». Это то, что потом святые отцы назовут тремя составляющими самолюбия. А именно: сластолюбие, сребролюбие и славолюбие. Это именно те три искушения, которыми искушался в пустыне Господь Иисус Христос. Это три составляющих первородного греха. 

В плоде запрещенного познания жена увидела его составляющие. Сребролюбие – это любая жадность человека, это не просто серебро, не о деньгах речь, это жадность человека к приобретательству. Сластолюбие – это вообще похоть во всем, не только в блудных грехах, это похоть вообще в мире, наверное, желание постоянно от всего испытывать возбуждение. Можно быть похотливым алкоголиком, то есть в алкоголизме всё время видеть похоть, в еде, в коллекционировании, во многом. И, наконец, славолюбие – это гордыня, тщеславие и многие другие грехи, которые связаны с неудовлетворенной внутренне самостью человека. Человек чувствует, что он Божественный, но становится на неверный путь и пытается за счет других реализовать свою Божественность. 

Когда Ева вкусила плод, она, конечно, дала и мужу своему, а как же иначе? Ведь жена и муж были связаны как сиамские близнецы. Есть такой рассказ из жизни сиамских близнецов, в XX веке много таких рассказов. Так вот, в начале XX века жили два сиамских близнеца. Из них один был алкоголиком, а второй ненавидел пьянство. У них была общая кровеносная система, поэтому, когда пьянствовал один, алкоголь переходил к другому, и этот пьянел, а потом часто бил своего брата. Однажды, когда им было лет по тридцать пять, один в конце концов напился и умер, через несколько часов умер и второй. Вот так были связаны Адам и Ева. И если заразилась грехом она, зараза эта перешла и к мужу, иначе и быть не могло. Так было в какой-то степени реализовано единство. По сути дела мы здесь встречаемся с обоюдным вовлечением мужчины и женщины в этот таинственный, нам пока не понятный до конца, запрещенный образ жизни. Они должны были узнать, что они Боги. 

И у них открылись глаза, как говорит седьмой стих: «И узнали они, что наги». Значит, когда мы читали во второй главе, что они были наги и не стыдились, а теперь узнали, что наги и сразу сшили себе смоковные листья-опоясания, как образ некой защиты. Значит, в этом было что-то пугающее. Значит, прежде чем говорить о стыде, надо иметь в виду, что фразу 2.25 Книги Бытия «и были оба наги Адам и жена его и не стыдились» можно еще перевести так: и не боялись. Здесь не только о стыде говорится, здесь вообще о стыде говорится, как вы сейчас увидите, не в нашем, обычном смысле. Не стыдятся наготы. Что такое нагота? Обратите внимание: они должны были стать как Боги, а всего лишь познали, что наги, и, как говорит следующая фраза, спрятались от Господа Бога, попытались скрыться от него.

Совершенно очевидно, что под наготой, таким образом, можно понимать только одно – слабость человека, незащищенность, жалкость. Автор просто хочет сказать, что Адам и жена его были очень маленькими, жалкими, слабенькими в этом огромном райском Божьем мире, но они этого не стыдились, не знали, не боялись своей наготы. Нагота — то есть у меня ничего нет, я никто. Это та нагота, которая призывается потом смирением. Господи, у меня ничего нет, кроме Тебя. Или: у меня ничего нет, будь только Ты со мной. В Ветхом Завете – бедняк Господень, в Новом Завете – блаженный нищий духом. А когда они вкусили, вместо ожидаемых величественных даров узнали, что наги, то есть нагота эта — слабость и незащищенность — страшным результатом предстала пред ними. Только она и встала пред ними. А что это означает? Сегодня мы знаем: это означает, что люди потеряли благодать. Узнали они о том, что с ними была защищающая благодать, только тогда, когда потеряли. Потому что когда они пребывали в этой благодати, наготы своей не замечали и не стыдились. Едва только узнали, сразу испугались. 

Таким образом, здесь говорится о стыде не как о положительном чувстве, а как об отрицательном, как о сигнализаторе грехопадения. У безгрешных людей стыда нет вообще, стыд появляется у человека как сигнализатор падения. Это потом уже в истории человека стыд начинает играть положительную роль возвращения, но стыд, сам механизм стыда возник из-за падения. Потеряли райскую благодать. А сшили себе набедренники. Это несоизмеримая, это жалкая попытка, смешная и нелепая, какими-то судорожными, искусственными движениями прикрыть не ту наготу, жалкая попытка увидеть причину в чем-то другом. В данном случае, например, в поле. И так себя часто ведет человек. Он пытается убежать от серьезной проблемы какой-то попыткой жалкой компенсации той благодати, которую он потерял. На сегодняшний день, надо сказать, эту потерю благодати после грехопадения чувствует верующий человек. Неверующий человек это чувствует очень смутно. Верующий пребывает в благодати и поэтому знает, что он теряет. А неверующий это так не чувствует. И чем больше верит в благодать человек, тем больнее ему терять эту благодать.