Введение в аскетику

Предмет аскетики располагает к свободному общению. Если всё будет благополучно, мы поведем наш корабль в многолетнее плавание, где будет курс аскетики, Ветхий Завет, Новый Завет,  апологетика. Все четыре курса, которые я читаю, — авторские. У меня авторское видение этих предметов, поэтому строю я их по определенному принципу.

 Прежде всего, расскажу о литературе, которая вам понадобится. Первой рекомендую книгу С. М. Зарина «Аскетизм», перепечатана она с дореволюционного издания в Москве в 1996 году. Не вся книга посвящена нашей теме. В нее вошла лишь половина или даже третья часть трудов замечательного русского профессора. Очень трезвая книга, ставит многие точки над «i», а в аскетизме есть свои проблемы.

 Надо сказать, что все четыре предмета, которые я преподаю, не являются, как любой богословский предмет, чисто теоретическими. Они затрагивают нас самих, они нас меняют, ведь невозможно изучать Библию, не молясь, невозможно правильно понимать Библию, не имея определенных духовных внутренних установок. Да и предмет аскетики тоже, оказывается, влияет на нас не меньше.

 Следующей я бы назвал, не по значимости, книгу-трехтомник епископа Варнавы (Беляева) «Основы искусства святости». Вышла в Нижнем Новгороде в 1996 году.

 Когда молодой человек или девушка впервые читают Варнаву (Беляева), у них возникает чувство протеста либо наоборот — упоения им, в доказательство своих радикальных максималистских взглядов. Лишь позже приходит осознание, что в основной части, касающейся обобщения опыта святоотеческой аскетики, Варнава ни в чем не погрешил. А кое-что можно отнести к характеру автора и ни в коем случае не принимать за новые откровения об аскетике.

Это лишь его личные рассуждения, некоторые из них не так уж и верны. Мы еще будем об этом говорить, потому что существуют разные представления. Я думаю, что дело даже не столько в юродстве, а, скорее, в боли этих людей за те процессы разложения, которые они наблюдали и от которых пытались таким образом предостеречь.

Например, и это даже перепечатывается в современных книгах, наряду с советами о любви к ближнему и о покаянии, считается недопустимым грехом катание женщин на велосипеде и фотографирование в день причастия. Возможно, это связано с опасением потерять благодать от фотовспышки или возгордиться в момент, когда тебя фотографируют. Поэтому, конечно, здесь приходится отделять зерна от плевел. В этом смысле книга С. М. Зарина гораздо умнее, гораздо достойнее. Но читать Варнаву (Беляева), в общем, интересно.

 Дальше, конечно, я рекомендовал бы преподобного Серафима Саровского, особенно его беседу с Н. А. Мотовиловым «О цели христианской жизни».

Египетских отцов надо читать: Антония, Макария. Например, «Новые духовные беседы» преподобного Макария, Москва, 1990 год.

Работы святителя Феофана Затворника. Мы с вами разберем некоторые аспекты работы «Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться».

Весьма ценная книга Исаака Сирина «Слова подвижнические», Москва, 1993 год. Конечно, сейчас эти книги могут быть в новом издании.

Исповедь Блаженного Августина — обязательно, «Лествица» Иоанна Синайского. Нам, в общем-то, Иоанн Лествичник нужен будет для разбора учений о страстях. Преподобного Силуана Афонского, конечно, мы будем изучать. О нем написал его ученик архимандрит Софроний в книге «Старец Силуан». Сейчас, правда, вышла уже новая книга, по-моему, о них обоих.

 Для первых бесед, например, о богословии апостола Павла я пользуюсь (вы тоже можете посмотреть) замечательным трудом архимандрита Киприана (Керна) «Антропология св. Григория Паламы». Самого Паламу мы сейчас не будем трогать, а вот та часть, которая касается общего обзора ветхозаветной, новозаветной антропологии, нам для аскетики нужна. Среди имен, о которых я хотел бы поговорить в этом году впервые, святитель Николай Сербский, в частности, рекомендую вам его книгу «Молитвы на озере». Это потрясающий писатель, просто потрясающий. Он канонизирован Сербской православной церковью.

 Мы с вами будем заниматься разными проблемами, в том числе и проблемами монашества, проблемами брака, разговор у нас, надеюсь, будет искренним. По теме монашества можно почитать беседы о монашестве митрополита Антония Сурожского. У него есть просто статьи о монашестве, есть книга «Беседы о монашестве». О браке писал профессор Троицкий в «Христианской философии брака», Париж, 1937 год. Она переиздана у нас.

Надо сказать, что у меня была работа, которая печаталась в нескольких изданиях, называется она «Христианство и проблемы пола». Другое названия статьи «Христианство и сексуальный вопрос». Издана была, в частности, в журнале «Континент», № 91, Париж—Москва, 1997 год. Это моя дипломная работа в Духовной академии, которая потом была доработана и издана. С нею у меня возникли определенные проблемы.

Дело в том, что в части, касающейся раздела десять и двенадцать Основ социальной концепции Русской православной церкви, принятых, как вы знаете, полтора года назад, главы, касающиеся проблем пола, зачатия, брака и так далее, написаны на основе моей работы.

Более того, мне сейчас приходится видеть в некоторых благочиниях книги, где полностью цитируется моя работа с другим авторством. Я, конечно, не буду оспаривать авторские права. В 1994 году это была довольно смелая работа. Я шел, можно сказать, по лезвию ножа. И если вы мне когда-нибудь принесете брошюру с таким же текстом, имейте в виду: это списано с моей работы и является нарушением авторских прав. Но у нас в христианском мире это не так важно. Ведь как писались книги о Ветхом Завете? Они подписывались чужим именем. Дескать, пусть мое имя сгинет, но истина будет найдена. Может быть, так надо поступать, а не бороться за авторские права, кто его знает. Вопрос аскетический. 

 У нас много вопросов возникает, когда мы с вами говорим об аскетике. Аскетика, аскет — возникает сразу перед нами образ человека изнуренного, пустынника, человека, который себя изводит всем, чем только можно: умерщвлением, сверхпостом, непрестанной молитвой; который в некоторых случаях не моется, а в некоторых ходит голышом.

А ведь слово «аскетика» восходит к греческому глаголу «аскео», что означает — упражняюсь. В христианском делании, в христианской духовной работе конкретное значение — упражняюсь в добродетели. Но упражняться в добродетели нужно каждому христианину, значит, аскетика вовсе не удел одних только пустынников и постников. Тут возникает следующая очень характерная вещь. Принято за идеал брать пустынника, следовательно, его аскеза признается за стопроцентную. А добродетельная жизнь в миру, в зависимости от степени, где человек находится на шкале между пустыней и миром, считается в процентах от этого идеала.

 Например, человек, который, почти во всем уподобляется пустыннику, — это аскет на 90 процентов; человек, который живет обычной мирской суетной жизнью, должен хотя бы на 30 процентов уподобляться пустыннику. На самом деле это не так. Мы увидим с вами, что аскетика в полной мере на все сто процентов необходима каждому человеку, но при этом она одна у пустынника и другая у человека, живущего в миру. При этом она отличается по структуре и в каких-то характерных вещах у человека, живущего в браке, и у живущего в миру в девстве.

Нельзя считать аскезу мирского человека некой скидкой по сравнению с пустыннической. А то каждый раз, собираясь на серьезную богословскую встречу, священнослужители говорят: «Нам нужен настоящий храмовый устав, а то мы берем старинный монастырский устав и бесконечно его сокращаем. Нам нужен новый устав».

Это правильно, если только не воспринимать устав обычного приходского храма как что-то ущербное по отношению к монастырскому уставу. Отсюда у некоторых в приходских храмах возникает мысль, что их служба ущербна по сравнению с монастырской. Разве можно так считать серьезному мыслящему человеку?

Ущербной служба может быть тогда, когда священнослужитель или прихожане недобросовестно, халатно относятся к молитве. А если в литургии есть цельность и сохраняется структура, от первого возгласа до последнего, связанного с вознесением Христовым на небо, то независимо от того, все ли тропари спеты или не все, медленным распевом или быстрым, произнесены ли какие-то дополнительные возгласы типа: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны» или не произнесены, служба будет такой же полноценной, как в Афонском монастыре, где она может длиться 6—7 часов. Ведь она приобщает человека к тому же Христу.

Значит, дело в разных условиях, в разной степени усердия, но не в том, что, скажем, мирская аскетика и добродетель должна быть тридцатипроцентной по отношению к суровой монашеской добродетели. Ни в Евангелии, ни в Библии, ни в христианстве вообще нет деления на добродетель полноценную и снисходительную к условиям жизни. Добродетель везде одна.

Вот почему мы постараемся с вами изучать аскетику не просто как опыт святых отцов, а сделаем попытку приложить ее к нашей мирской суетной жизни, столь не похожей на жизнь этих отцов. Иначе рождается двойственное сознание.

Например, воспитанник семинарии может с пеной у рта доказывать, что настоящим образом смирения является образ, описанный у аввы Дорофея, связанный с его подушкой. Помните, что там делали с этой подушкой, кто там что выливал на нее? Так вот, семинарист будет доказывать, что это является в XXI веке настоящим образом смирения, но сам он реально никогда не допустит, чтобы кто-нибудь нечистоты выливал, смиряя его, на его кровать.

Нужно творчески перерабатывать церковный опыт, без лукавства. Творчески работать — это иметь ту же добродетель, жить тем же духом, но вовсе не копировать тот же опыт.

Приведу более грубый пример. Хотя епископ Варнава (Беляев) и восхваляет запах пота, но все-таки, если человек ходит немытым, это не значит, что он уподобляется древним аскетам. Это вызывает улыбку, но это не только анекдот, к сожалению, это очень часто можно услышать и увидеть.

 Забегая вперед в наших рассуждениях, я бы еще заметил, что внешне скопированный опыт древнего церковного аскетического делания может привести, да и тогда приводил, к умопомрачению и психическим заболеваниям, после чего внешний мир обвиняет Церковь в том, что она своими аскетическими упражнениями сводит нормальных людей с ума.

 Действительно,  мы видим в храмах и монастырях немало больных людей. И здесь возникает вопрос: почему они больные? Вот если больной ищет исцеления в церкви, это один вопрос, тогда церковь должна быть обителью больных, исцеляя их. Но если он заболел в церкви, это уже страшный диагноз этому месту.

Приведу вам еще один пример, о котором недавно священнослужителей предупредил на епархиальном собрании наш владыка Ювеналий. Мне это хорошо знакомо, так как приходится работать с алкоголиками и наркоманами. В то же самое время мы в дни больших праздников и сами наливаем красного вина, да и студенты у нас, приехав, очень любят, когда им вино наливают, тут тоже надо следить, чтобы они не превращали потом это в пирушку, в празднование большого церковного праздника.

Владыка сказал: бывает, что человек в церкви, например перед иконой или после причастия, исцелился от болезней, ну хоть на какое-то время, получил обновление, ощущение перерождения к свету, а потом после этого его сажают за трапезу и наливают вина. А если он становится постоянным прихожанином этой общины, его приучают к тому, чтобы он каждую службу там хорошо возливал, и он не понимает, что нового-то в церкви, если здесь так же пьют, как и там.

Я бы еще к этому добавил, зная, в каком состоянии находится сейчас наш народ: нам бы сейчас вообще проповедовать воздержание от вина или почти воздержание, чтобы не фарисействовать. Почти воздержание, потому что, может быть, христианство и не запрещает винопитие, но как раз в смысле вина надо накладывать очень серьезный пост среди спивающегося народа. По сути дела, непременные возлияния — это все-таки дань ветхозаветной радости, ветхозаветной еврейской трапезе и более еврейской, нежели христианской.

 Вспоминаю одного замечательного батюшку, у которого принято после литургии сытно есть и водку пить. Там нет алкоголиков, но есть традиция пить водку. Я спросил, зачем ему это, у него же диабет. А он перекрестился и сказал, что написано в Евангелии: «Аще что и смертное испиют, не повредит им». Для православного сознания свойствен этот юмор, но, к сожалению, эта проблема очень серьезная и, оказывается, аскетическая. Вы заметили, мы уже говорим об аскетических вещах. Даже когда мы будем о Библии говорить, будем говорить исключительно об аскетической стороне.

Эта проблема есть и в еде. Я вам сейчас ее приведу, может быть, с несколько неожиданной для вас стороны. Вы знаете, что многие наши церковные деятели советского периода находились под страшным давлением, и часто им приходилось вольно или невольно участвовать в разных мероприятиях, форумах, обедах, в торжественных заседаниях. Так повелось со второй половины сталинского правления. Хотя гонения продолжались, стали проходить эти мероприятия, связанные с застольями, да и просто чисто церковные обеды после епископских хиротоний, патриаршие обеды после праздников.

Вызывает удивление, что Церковь была практически разорена, а обеды всё еще существовали. Хотя патриарх Алексий Первый, как рассказывают очевидцы, во время Ленинградской блокады прятался вместе с прихожанами в церкви и вместе с ними делил скудные крохи просфорок — вот что значит настоящий пост, настоящее подвижничество. Но патриарх Алексий Первый был архиереем еще дореволюционного поставления.

Так вот, на этих совместных обедах, что греха таить, часто и священники в пост могли вкусить чего-нибудь не постного, и архиереи, которые из монахов, ели мясное. Хотя устав монашеский — это не догмат веры, это традиция, и она не везде такая, даже обет не вкушать мясное при пострижении в монашество монах не дает. Поэтому формально можно сказать, что он не нарушил клятвы Богу. И тем не менее, традиция не разрешает архиерею вкушать мясного, однако на всех этих светских совместных мероприятиях архиереи традицию нарушали.

И в те хрущевские, брежневские годы, знаете, какая реакция на это была светских людей, не верующих? Очень положительная! Оказывается, он такой же нормальный человек! Что это у нас говорят, что церковные люди какие-то все засушенные, заспиртованные, нереальные, с предрассудками, а если я, светский человек, вижу, что этот церковный хорошо ест и хорошо пьет, тогда он живой человек, и я начинаю с ним говорить.

И возникала замечательная ситуация, когда благодаря этим трапезам появлялись представления об умных священниках, образованных архиереях. Откуда светские люди могли об этом узнать? Только из совместных застолий, из совместных  мероприятий. Часто партийные органы и уполномоченные по делам религии вместе с епископами или благочинными решали хозяйственные вопросы.

Знаете, в постсоветское время архиереев стали упрекать в сотрудничестве с органами безопасности. Поверьте мне, дорогие братья и сестры, таких случаев был небольшой процент. Еще меньший процент мог быть людей неверующих священников и неверующих епископов, засланных из каких-то компетентных органов.

Священник с определенной практикой не может быть неверующим человеком, если он предстает перед престолом. Если он всю жизнь сидит в кабинете и никогда у престола не стоял, да, тогда всё может быть, тогда он действительно может быть номенклатурным служителем.

Но если он совершает евхаристию, поверьте, притвориться здесь нельзя. Притвориться можно пять, десять раз, а потом может быть такой кризис, что человек либо умрет, либо уйдет, либо сойдет с ума. Не может такого быть, никакой артистизм не поможет, тем более никакой профессионализм. Я могу с вами даже поделиться собственным наблюдением.

Не буду говорить где, как, — это не важно. Много лет назад я наблюдал такую сцену в одной из православных стран. Патриарх служит, вокруг него много молодежи, много людей из вновь пришедших в церковь, дело происходит в конце 70-х годов. В храме идет служба, звучат прекрасные песнопения. Я замечаю в углу храма человека, по поведению которого видно, что он не молиться сюда пришел. 

Стоит и наблюдает, каждую службу стоит, просто стоит. Вот он стоит раз, другой, третий, ну, люди перешептываются, понимают, что этот человек следит. Это была слежка за тем, кто приходит. Я помню, как в те годы молодежь пробиралась в храм, боясь, что их увидят там комсомольские деятели, еще кто-то.

Были времена, когда в Москве, например, против многих храмов устанавливались камеры наблюдения, и люди боялись входить в храм. А еще раньше, вы знаете, это кончалось или ссылкой, или даже смертной казнью. То есть все боялись.

Так вот смотришь, на четвертой службе этот человек в невидимых погонах первый раз перекрестился, затем к нему женщина подошла и передала свечку, он должен ее поставить, потом он подходит под благословение к священнику или патриарху, когда тот служит, и уже получает помазание. На десятый раз этого человека в храме нет, новый стоит — его заменили. 

Так действует церковь, она не может иначе действовать. Человек вдруг понимает: здесь не враг, здесь замечательно. Так воздействует, может быть, подспудная проповедь.

 Часто священники с такими людьми решали не кагэбэшные, а вполне реальные хозяйственные проблемы, архитектурные, строительные. Не всегда это было конфликтно, особенно в брежневские времена. Эти люди знают много лет друг друга, и они привыкли к этому образу жизни. Ничего плохого, это могут быть достойнейшие люди. Вот представьте себе, что сейчас такой человек пришел на трапезу к светским людям.

Я был свидетелем такого случая, когда такому человеку специально готовили, зная, что он монах, постное, рыбное, а здесь светские люди сидят. И он по привычке отодвинул всё это рыбное и к себе — мясное. В чем тут проблема? Можешь есть мясо, тебя за это Бог не накажет. Но в нынешней ситуации от этого человека требуют быть не таким как все. Тогда требовали быть как все, чтобы начать почитание Церкви, а сейчас, чтобы начать почитание Бога, требуют, чтобы он был не такой как все.

Поэтому сегодня к христианам, не только к священникам и епископам, совсем другие требования. Если ты не можешь совладать с собой — это один вопрос, но если ты живешь для Бога, то для внешних ты должен безупречно нести образ Христов. Как в свое время нам говорил один архимандрит, который стал замечательным епископом, что один пьяный священник равняется десяти лекторам научного атеизма. Скидку можно делать на человеческие слабости, но не надо представлять мирскую аскетику как производную от аскетики пустыннической.

Еще одну книжку забыл порекомендовать. Это книга французского православного богослова Оливье Клемана «Истоки». Книга очень интересная, в ней есть ряд святоотеческих соображений, соображений на основе святоотеческих трудов, цитат в новом переводе, которые имеют отношение именно к аскетике, на эту книгу тоже обратите внимание. Клеман, в частности, говорит, что в христианском делании отцы Церкви выделяют три основных этапа. Первый они называют праксис, второй этап — созерцание, третий этап — соединение.

• Праксис — это и есть наша аскетика, наука о борьбе со страстями и об утверждении или стяжании добродетелей. Как вы видите, дорогие мои, и это очень важный момент, борьба со страстями и даже стяжание добродетелей не являются целью спасения, а лишь средством. То есть быть высушенным это не цель.
• Второй этап — созерцание. Этот этап очень важен, но он уже более глубокий. Что происходит на этом этапе, чего достигает человек? Он учится видеть проявление Бога, можно сказать, Божественной личности, Божественной воли, чуть пораньше, может быть, Божественного Промысла во всех явлениях мира и в собственной жизни. Верующий человек может увидеть Промысел Божий в каких-то благодатных встречах и явлениях, гораздо сложнее и мучительнее познавать его в печальных, трагических явлениях, как внешних, так и связанных с собственным падением. То есть, как вы видите, христианское понимание созерцания — это не чисто философское понимание умудренного самосозерцания или внешних вещей, а это именно активное, можно сказать, динамическое и в какой-то степени страдательное видение промысла Божьего. Но эти вещи мы увидим уже в более поздних пластах, особенно изучая Библию.
• Третий этап — это, собственно говоря, само соединение — обожение, очень дерзновенное слово; проникнуться Богом, осветиться Божественными энергиями. Некоторые отцы Церкви, в том числе и Симеон Новый Богослов, это соединение описывают как молитвенный экстаз. Кстати говоря, любовный экстаз в брачных отношениях, а также экстаз душевный, например в упоении музыкой, литературой, искусством, или в душевной близости с другим человеком — лишь слабые отголоски настоящего, не помраченного грехом духовного экстаза человека, соединяющегося с Богом.

Вообще всё, что происходит с человеком на земле в этих пластах, — это лишь отголосок настоящей Божественной жизни. Поэтому не надо с ходу всё осуждать, а смотреть, как в грешном человеке Божественное преломляется и в одних случаях пробуждает действительно светлое, в других, к сожалению, преобладает темное. Это уже зависит от свободного человеческого выбора.

В следующий раз мы начинаем с вами заниматься картинами сотворения человека в Библии, но не с библейской точки зрения, а с точки зрения аскетической. Нас сейчас меньше всего волнует экзегетический аспект, мы будем говорить о чисто аскетических и антропологических вещах.