Почему Пилат умывал руки?

Понтий Пилат вошел в историю благодаря судебному процессу над Самим Богом. Этот приговор был вынесен по требованию бесновавшейся толпы, а не согласно законам Римской империи.

Демонстрация судилища

О неправедном суде, проводимом наместником императора (прокуратор) в Иудее, повествуют все четыре евангелиста: Матфей, Марк, Лука и Иоанн.

С точки зрения римского права, против Иисуса Христа нельзя было вообще проводить никакого следствия. Ведь религиозные споры не входили в сферу компетенции Пилата. И ему уже в самом начале допроса было понятно, что Обвиняемый не совершил никаких преступлений. Кроме того, он испытывал влияние со стороны своей жены (Клавдии Прокулы), которая сообщила необычную новость: «Не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него».

Мечущийся прокуратор не знал, что делать: нужно было одновременно сохранить порядок в Иудее и при этом избежать обвинений в том, что он — «не друг кесаря». В итоге ему пришлось принимать взаимоисключающие решения: с одной стороны всенародно признавать Христа невиновным, с другой — отправлять Его на позорную казнь.

Де-юре за одно и то же обвинение, причем недоказанное, неправедный судья назначил два наказания: сначала повелел воинам, чтобы Господа сильно избили, а потом еще и распяли.

Какой же смысл в том, чтобы свидетельствовать о невиновности Праведника и при этом осуждать Его как самого опасного преступника? Пилат кривил душой не меньше, чем израильтяне, требующие суда вопреки закону Божьему.

По сути, грозный, на первый взгляд, наместник императора, оказался трусом и расписался в собственном беззаконии: устами оправдал, умом же — приговорил к страшной смерти. Демонстративно умывая свои руки, он так и не очистился от своих грязных дел.

По правилам Второзакония

Не сумев избавить Иисуса Христа от неправедного суда, язычник Пилат прибегнул к хитрому дипломатическому приему: если вы, израильтяне, принуждаете меня к пролитию невинной крови, то сами и несите за это ответственность. Совершая ритуальное омовение рук (в знак своей непричастности к убийству), он тем самым указал на данные Богом правила, описанные еще в 21-й главе Второзакония.

Начиная с древнейших времен, преступников подвергали наказаниям согласно принципу: око за око, зуб за зуб, душу — за душу. А в случае отсутствия виновника совершали обряды омовения и символическую казнь (при помощи жертвенного животного). Это было свидетельством неповинности и в то же время очищением от пролитой крови.

Поскольку факт невинности Христа был очевиден, Пилат решил самоустраниться от соучастия в этом страшном преступлении — сознательном убийстве (казни). В ответ иудейские обвинители заверили, что «кровь Его на нас и на детях наших». (Мф. 27:25)

Столь страшным признанием был вынесен приговор не только иудаизму, но и язычеству, которое тоже находилось в плену человеческих страстей.

В этом — трагедия и парадокс библейской истории: богоизбранный народ Израиля, используя языческую власть Рима, осудил на смерть Самого Бога, Своего Мессию, Которого ждал столетиями.

Между Христом и Вараввой

Исходя из человеческого мерила справедливости, невиновный не может быть наказан, а тем более, казнен. И уж кто-кто, а Пилат это отлично понимал. Но как ни странно, смертный приговор прозвучал именно из уст человека, который предстает в роли защитника Христа.

Почему же язычество вслед за иудаизмом осудило на смерть Праведника и даровало свободу разбойнику Варавве? Ответ очевиден: виной всему — умопомрачение из-за болезненности совести и расслабленности воли. Царящее зло, которое стало неотъемлемой частью падшего человечества, осуждает на смерть любое добро.

Не зря в своем послании к римлянам апостол Павел был вынужден признать: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. А потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Добра, которого хочу, не делаю, а зло, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю, но живущий во мне грех». (Рим. 7:19-20)

Итак, Пилат совершил зло, которого не хотел, и отвернулся от добра, которого жаждал. Рим в лице своего наместника демонстративно «оправдался» омовением. Этот символический жест так и остался жестом, причем не только для прокуратора.

Ведь сегодня, как и в те евангельские времена, мы тоже стоим перед непростым выбором: идти за Христом или за Вараввой, смиренно понести свой крест или равнодушно умыть руки...