Пророк Даниил

Если у пророка Иезекииля лишь в зачаточном состоянии находится жанр апокалипсиса, то пророк Даниил уже наполовину апокалиптик. Более того, святой апостол Иоанн Богослов в Апокалипсисе цитирует Даниила.

Вспомним, что пророчество — это не предсказание. Жанр пророческой книги — возвещение воли Божией. Они отличаются определенными особенностями. События происходят во времена кризиса. Так, Книга пророка Даниила вызвана мученичеством за веру.

Мы знаем о христианских мучениках то, что они кровью своей свидетельствовали о Воскресении Христовом. Но оказывается, уже за два века до пришествия Христова в Израиле появились мученики за веру. Вообще, явление мученичества за веру, в отличие, например, от мученичества за свои убеждения, — это очень редкое явление.

Первая особенность Апокалипсиса заключалась в том, что фоном должен быть кризисный период истории, мученичество например. Вторая особенность — там всё соотнесено с приближающимся концом. Конец земной истории предвещал грядущий суд, грядущее завершение. В Апокалипсисе Иоанна Богослова важно то, что в конце грядет Христос. То же самое и здесь: не важно, сколько времени продлится кризис, суд уже совершается, уже идет судный день.  

Третья особенность Апокалипсиса — его своеобразная шифровка, фантастические элементы. Например, четыре апокалипсических животных у пророка Иезекииля. Эти фантастические элементы призваны зашифровать или гиперболизировать весь процесс.

Свои образы и символы были и у Иезекииля. Пророк смотрит в небо и видит Бога. Он видит наверху «как бы» человека. Причем это «как бы» очень часто употребляется в апокалипсисах. Он видит человека символически, он видит человечность Бога. Где-то там, в самом верхнем небесном своде человек, под ним престол, а всё это находится на вот этом механизме, где колеса движутся во все стороны. Каждое колесо полно очей. В этом механизме пророк видит четырех существ.

Кстати, мы видим, что Даниил тоже видит четырех существ, но совсем других. Иезекииль видит льва, тельца, орла и человека. Он провидит будущее и видит ясно там человека. Он видит, что какая-то тайна Божия, таинственный Божественный механизм может быть выражен четырьмя перечисленными существами. Только потом мы поймем, что человек там был изображен не случайно, ибо Бог стал человеком и человек вошел в тайну Божественную.

Воскресшее Тело Христово вошло внутрь Божественной троичной жизни. Воскресшее Тело Христа, а вместе с этим и обычный человек, приобщаясь к Христу, входит в Божественную жизнь. Черты служения Христа символически переданы этими животными. Христос-Царь, Христос-Жертва, закланный агнец или закланный телец, Христос-человек, Христос-Бог.

И всё это провидел Иезекииль. Не зная конкретно, что это, он знал, что это точно что-то Божественное. Он это увидел и передал в века, чтобы потом мы это расшифровали и поняли, что это такое. Таким образом, фантастичность Апокалипсиса является своеобразной его зашифровкой, которая открывается со временем.

Я приведу вам пример из Апокалипсиса Иоанна Богослова. Меня как-то раз на Севере спросили: «А скоро ли конец света?» Я им сказал: «Вы Апокалипсис читали?» Они говорят: «Да». — «Вот скажите мне, пожалуйста, если семьдесят лет с семнадцатого года взять, скажите, было ли что-то в Апокалипсисе, чего бы не было в этой истории?» Все ответили: «Всё было, всё было». Там, в частности, есть место про двух зверей. Говорилось о том, что первый зверь был ранен и он умер, но потом, когда возник второй зверь, он на себе имел печать первого зверя. Так все, глядя на второго зверя, поклонялись первому. Вспоминается дело Ленина—Сталина. И это опять мое восприятие и восприятие людей этой эпохи. Это не значит, что Иоанн Богослов писал о Ленине и о Сталине, нет. Он писал об универсальных явлениях, которые мы угадываем в этих символах.

Эти символы становятся универсальными, они показывают суть подобных явлений. Вот, кстати, ответ на вопрос о печати на чело и на руку. Дело не в том, кто какую печать поставит. Это образ того, что тираническая система, подавляющая человека, будет требовать того, чтобы он мыслью и делами служил духу зла или служил системе, которая ему иначе не даст жить. Неверующий человек в такой системе окажется рабом, верующий станет мучеником. Это универсальные схемы развития событий. Так было при императоре Домициане, когда писался Апокалипсис Иоанна Богослова, это было при Нероне и прочих правителях. Для кого-то Петр Первый был таким, для кого-то патриарх Никон. В общем, каждый пытался увидеть в той или иной личности или системе эти узнаваемые знаки.

В любом случае надо запомнить, что жанр апокалипсиса, во-первых, был вызван условиями мученичества за веру, а во-вторых, это жанр пророческий. Через определенные фантастические элементы зашифровываются универсальные символы. Вот и Даниила с его друзьями мы застаем исповедниками веры (это примерно шестой век до Рождества Христова).

Вспомним историю с забытым сном царя Навуходоносора. Царь под угрозой смертной казни требовал от своих мудрецов не того, чтобы они расшифровали его сон, а, прежде всего, того, чтобы они вспомнили, что именно ему снилось. Навуходоносор был ошарашен этим сном. Он помнил только то, что этот сон его потряс. Он означал что-то очень важное. Вот такая беда с Навуходоносором. А юноши находились среди пленных евреев в Вавилоне. Есть здесь некая параллель с Иосифом, который тоже сидел в темнице в Египте... Даниил, помолившись Богу (не для того, чтобы быть магом, открывающим сны, а именно для того, чтобы в итоге открыть пути Божии), открывает Навуходоносору его сон. В конце концов царь восславил Бога Даниила.

Вторая глава, 31 стих: «Тебе, царь, было такое видение: вот, какой-то большой истукан; огромный был этот истукан, в чрезвычайном блеске стоял он пред тобою, и страшен был вид его. У этого истукана голова была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бедра его медные, голени его железные, ноги его частью железные, частью глиняные. Ты видел его, доколе камень не оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в железные и глиняные ноги его, и разбил их. Тогда все вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них; а камень, разбивший истукана, сделался великою горою и наполнил всю землю. Вот сон! Скажем пред царем и значение его. Ты, царь, царь царей, которому Бог небесный даровал царство, власть, силу и славу, и всех сынов человеческих, где бы они ни жили, зверей земных и птиц небесных Он отдал в твои руки и поставил тебя владыкою над всеми ими. Ты – это золотая голова! После тебя восстанет другое царство, ниже твоего, и еще третье царство, медное, которое будет владычествовать над всею землею. А четвертое царство будет крепко, как железо; ибо как железо разбивает и раздробляет все, так и оно, подобно всесокрушающему железу, будет раздроблять и сокрушать. А что ты видел ноги и пальцы на ногах частью из глины горшечной, а частью из железа, то будет царство разделенное, и в нем останется несколько крепости железа, так как ты видел железо, смешанное с горшечною глиною. И как персты ног были частью из железа, а частью из глины, так и царство будет частью крепкое, частью хрупкое. А что ты видел железо, смешанное с глиною горшечною, это значит, что они смешаются через семя человеческое, но не сольются одно с другим, как железо не смешивается с глиною. И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно, так как ты видел, что камень отторгнут был от горы не руками и раздробил железо, медь, глину, серебро и золото. Великий Бог дал знать царю, что будет после сего. И верен этот сон, и точно истолкование его!»

Автор говорит, что царь упал на лицо свое и поклонился Даниилу, и восславил Бога Даниила. Но, может быть, он обрадовался тому, что еще будет править и его царство будет золотым. Хотя та же Книга Даниила рассказывает, что не всегда Навуходоносор столь ясно понимал Откровения Божии. Были периоды, когда он, наученный царедворцами, ввергал их то в огненную печь, то в ров со львами. И каждый раз Даниил и друзья его, с молитвой обращавшиеся к Богу, выходили невредимыми из этих испытаний и казней. Эти случаи так же, как и предыдущие соответствующие случаи, до сих пор воспеваются в нашем богослужении как примеры того, что с Божией помощью человек выйдет из любых испытаний.

Господь укрощает львов, в данном случае укрощает злобную силу, нападающего на человека дьявола. «Аки волк, аки лев ходит и ищет, кого проглотить». Этот образ относится к дьяволу. Печь — образ испытания жизненного пути. В этом страшном огне испытаний Господь посылает свыше росу своей благодати. Это хоть и не апокалипсические моменты, но это универсальные символы спасения человека от испытаний и трудностей, а также от прямых нападений дьявола.

Обратимся снова к этому видению, к этому сну. На самом деле его смысл несколько шире. Если мы вспомним представление иных народов о том, что происходит с миром, например индийские представления, древнегреческие и т. д., то есть те, которые мы называем внебиблейскими представлениями, то в них дана общая картина судеб мира. Такая картина была у человечества: золотой век, затем серебряный, затем медный, железный и т. д. и т. д. Многие религиозные системы видят наш мир как мир, постепенно стремящийся к пропасти и упадку. Наш мир сам по себе обреченно скатывается в небытие.

Вспомним материалистические выкладки прошлого века. После победных разговоров о научно-техническом прогрессе ученые стали говорить, что Солнце погаснет и цивилизация наша закончится. То есть рациональная наука тоже шла в русле этих представлений. Человечество возводит истукан, это вспоминается. В связи с этим на Западе Советский Союз в экономическом отношении называли колоссом на глиняных ногах. Этот образ был взят у пророка Даниила. Это человеческое построение может быть достаточно красиво, но оно имеет непрочное основание: глину, земное смертное, то, что не устоит. Но не устоит не потому, что оно обрушится от старости, а потому, что произойдет нечто другое. По вере пророка Даниила, в этого истукана будет брошен камень, камень разрушит истукана и утвердится навеки. Так и поется в соответствующем песнопении, что камень, который отвергли строители, оказался основанием, легшим во главу угла. Этот камень и есть Царство Божие, взятое из ниоткуда.

Однажды это всё как ненужное будет отметено для того, чтобы настоящее Царство Божие было воздвигнуто на этом месте. Автор, вопреки историческому регрессу человечества, видит и утверждает победу Божьего Царства. Навуходоносор далеко не всегда так это понимал и, может быть, он поверил в то, что сказал ему Даниил (ты — золотая голова). Во всяком случае, он не заметил тот момент, когда тяжело заболел, и только перед смертью пришел в сознание. До этого он находился в состоянии умопомешательства, представляя себя быком. Но, собственно говоря, этот момент не имеет большого значения для духовного смысла книги.

В седьмой главе мы сталкиваемся с важнейшими видениями пророка Даниила. Эти видения Даниил видит уже при персидском царе Валтасаре, который, кстати, в Книге пророка Даниила назван от Бога посланным царем, в связи с тем, что тот отпустил евреев домой, в Иерусалим.

«Начав речь, Даниил сказал: видел я в ночном видении моем, и вот, четыре ветра небесных боролись на великом море, и четыре больших зверя вышли из моря, непохожие один на другого. Первый – как лев, но у него крылья орлиные; я смотрел, доколе не вырваны были у него крылья, и он поднят был от земли, и стал на ноги, как человек, и сердце человеческое дано ему. И вот еще зверь, второй, похожий на медведя, стоял с одной стороны, и три клыка во рту у него, между зубами его; ему сказано так: «встань, ешь мяса много!» Здесь мы видим образ некоего царства, где человек будет перерубаться, как мясо в пасти этого зверя. «Затем видел я, вот еще зверь, как барс; на спине у него четыре птичьих крыла, и четыре головы были у зверя сего, и власть дана была ему. После сего видел я в ночных видениях, и вот зверь четвертый, страшный и ужасный и весьма сильный; у него большие железные зубы; он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами; он отличен был от всех прежних зверей, и десять рогов было у него. Я смотрел на эти рога, и вот, вышел между ними еще небольшой рог, и три из прежних рогов с корнем исторгнуты были перед ним, и вот, в этом роге были глаза, как глаза человеческие, и уста, говорящие высокомерно».

Итак, в первом своем видении Даниил наблюдает смену зверей. Звери символизируют зверскую сущность режимов правления. В Ветхом Завете есть два этих образа. Либо имя Божье написано на стенах города — и тогда это Божий город. Либо это зверства, то есть это образ безбожного человека. Человек безбожный и есть зверь.

Если цивилизация живет безбожно, то она и по духу несет собою некий зверский образ, который символизируется видениями Даниила. Кстати, есть икона преподобного Андрея Рублева, которая как раз описывает этих четырех апокалипсических зверей пророка Даниила. Но, в отличие от пророка Иезекииля, эти звери означают не просто различные черты Мессии или какую-то внутреннюю тайну Божию, а являются по сути продолжением рассказа о видениях царя Навуходоносора. Это четыре цивилизации, которые, по мысли автора, сменяют друг друга: Вавилон, Персия, Греция и Рим. Эти цивилизации не несут с собой ничего Божественного. Они зверские по духу.

Последнего зверя пророк не описывает конкретно. Мы знаем только то, что четвертый страшный, ужасный и весьма сильный зверь ни на кого не похож. Но у него есть рога. Они — образ царей-тиранов, которые правят. Этот же образ используется в Апокалипсисе Иоанна Богослова. Рим — это образ империи. Там, где есть империя, Рим в каком-то смысле продолжается.

Дальше Даниил видит, что поставлены престолы и воссел Ветхий днями. Одеяние на Нем было бело как снег, престол Его, как пламя огня, колеса Его — пылающий огонь, огненная река выходила и проходила перед Ним, тысячи и тысяч служили Ему, судьи сели и раскрылись книги. Даниил видит, что когда одна цивилизация сменяет другую и когда приходит самое страшное испытание, самый страшный зверь, самая страшная тирания, — это означает, что наступают последние судьбы и начинается уже суд Божий. Раскрываются книги, а за престолом восседает Ветхий днями.

Словосочетание «Ветхий днями» означает «вечный» или «более ветхий, чем дни». То есть Вечный Бог. «Видел я тогда, что за изречение высокомерных слов, какие говорил рог, зверь был убит в глазах моих, и тело его сокрушено и предано на сожжение огню. И у прочих зверей отнята власть их, и продолжение жизни дано им только на время и на срок. Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын Человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владычество Его – владычество вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушится».

Можно говорить о том, что у пророков мы встречаем двузначный образ Мессии. С одной стороны, Мессия — это Царь, грядущий в силе и славе. С другой стороны, Мессия — униженный, смиренный проповедник и униженный отрок, распятый, пронзенный слуга Господень. Эта двузначность образа Мессии у самих пророков Ветхого Завета была прообразом двух сторон главного нерва Евангелия — Креста и Воскресения, Спаситель распятый и Спаситель воскресший. Вот в чем была тайна этой двузначности. Она вылилась в наши упования на смерть и воскресение Христа. Самое яркое проявление двухприродности и двузначности образа Мессии мы видим именно в этом фрагменте пророка Даниила. Мы читаем, что Даниил видит человека. Сын Человеческий, прежде чем это слово приобрело какое-то мессианское значение, сначала был синонимом слова «человек». Даниил видит Сына Человеческого, Дитя людей. В этот момент суда, о котором мы только что говорили, подводится к Ветхому днями. И Ветхий днями дает ему власть, славу, царство, право судить все народы, благословляет его на спасительную миссию. Что это такое? Человек, непосредственно введенный в глубины Божии, соприкоснулся с Ветхим днями. А иудеи говорят сегодня, что мы придумали, что такого быть не может, чтобы человек так близко был к Богу, в том числе и во Христе.

Но и Даниил, и Иезекииль видят человека в глубинах Божиих. Что видит Иезекииль? Человечность Божию. Что видит Даниил? Бога человечества, Спасителя. Спаситель как человек здесь еще не родившийся. Это пока идея, видение Даниила, но это именно Дитя людей, Сын Человеческий. Он таинственным образом оказывается подведенным к Ветхому днями в момент, когда начался процесс вселенского суда. Может быть, поэтому Господь сказал в Евангелии, что ныне суд миру сему. Он не сказал, что суд будет. Он сказал, что ныне уже начался суд, именно тогда и начался.

Даниил как будто хотел показать этим, что да, я тот, который одновременно и Божественное несет, и человеческое. Здесь не случайно он больше всего себя так называл. Он начинал о себе говорить как о сыне человеческом в присутствии первосвященников, например, иудейских. А они сразу начали догадываться, к чему он это говорит, почему он это говорит.

В самом начале Апокалипсиса: «Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и, обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его — как пламень огненный; ...и голос Его — как шум вод многих; ...из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его — как солнце, сияющее в силе своей. И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь первый и последний и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь».

Такое впечатление, что в Апокалипсисе Иоанна Богослова — тот самый Сын Человеческий, который тогда, во времена видений пророка Даниила, получил от Бога благословение на свое мессианское служение, пришел на землю в срок, о котором мы сейчас будем говорить. Даниил определил, пришел на землю, совершил свое служение, умер за людей, воскрес, явив одновременно не только другие свои черты, но и черту себя как первосвященника. Вот он уже победил, он уже облачен, он уже в священническом одеянии и восходит обратно как победивший и возвращается царство.

Но здесь мы уже не видим Сына Человеческого и Ветхого днями. Они слились в один образ. Он одновременно и Господь Вседержитель, первый и последний, живый, а живым называли Бога Израиля и только, живый мертв был, через смерть прошел и ожил, и теперь уже вовеки жив.

В Апокалипсисе Иоанна Богослова видим, что Христос исполняет порученное и входит в преображенном теле в Божественную жизнь. Для Иоанна Богослова Христос Бог, Он же Мессия, Он же Человек, Человек с большой буквы, новый человек, вошедший в Царствие Божие. Христос еще раньше в Евангелии говорит: «Пойду, и у Отца Моего уготовлю место вам».

Даниил видит начало этого пути, который завершится в Апокалипсисе. А все эти рассуждения о роге, о звере с короной с рогами потом полностью повторятся в Апокалипсисе. Поэтому не думайте, что Апокалипсис — это какое то видение конкретных событий будущего, как иногда пытаются это в виде Нострадамуса представить. Нет. Это жанр. Просто Иоанн Богослов углубляет этот жанр следующим знанием: мировая драма наконец-то свершилась, и отныне все события, в том числе и страдания, обретают высший смысл. Теперь уже всё свершилось, Господь победил дьявола.

Интересен следующий момент. Обычно мы с вами сталкивались с тем, что библейские числа — это числа символические (скажем, числа три, семь, двенадцать, семьдесят, сто, тысяча и т. д.). Эти числа символически означают определенные зашифрованные явления. Но удивительно, что в случае с Книгой пророка Даниила мы сталкиваемся с тем, что действительно эти символические числа приблизительно совпали с реальными датами.

У нас есть еще один пример совпадений. Советский период сравнивают с вавилонским пленением, которое длилось семьдесят лет. Хотя вавилонское пленение — это символ для нас. Если бы у нас это продлилось не семьдесят, а тридцать лет или сто семьдесят, мы бы все равно это могли сравнить с вавилонским пленением. Но удивительно: у нас примерно семьдесят лет это и длилось, как тогда. И вот здесь тоже один из редких случаев, когда символические числа совпадают с реальными датами. Другими словами, пророк видит не символическое, а конкретное число, которое воплощается буквально. Посмотрите это в конце девятой главы.

«Семьдесят седмин определены для народа твоего и святого города твоего, чтобы покрыто было преступление, запечатаны были грехи и заглажены беззакония, и чтобы приведена была правда вечная, и запечатаны были видение и пророк, и помазан был Святый святых (по-еврейски: «Святое Святых»). Итак знай и разумей: с того времени, как выйдет повеление о восстановлении Иерусалима, до Христа Владыки семь седмин и шестьдесят две седмины; и возвратится народ и обстроятся улицы и стены, но в трудные времена. И по истечении шестидесяти двух седмин предан будет смерти Христос, и не будет; а город и святилище разрушены будут народом вождя, который придет, и конец его будет как от наводнения, и до конца войны будут опустошения. И утвердит завет для многих одна седмина, а в половине седмины прекратится жертва и приношение, и на крыле святилища будет мерзость запустения, и окончательная предопределенная гибель постигнет опустошителя».

За пятьсот лет до Рождества Христова произошло возвращение евреев из вавилонского плена в Иерусалим, был восстановлен второй раз храм. Семьдесят седьмин — это четыреста девяносто лет. То есть это достаточно точно, и самое интересное, что даже если вспомнить, что Книга пророка Даниила была написана приблизительно в третьем-втором веке до Рождества Христова, то есть не в шестом и не в пятом, а во втором, то все равно это удивительно, что он от времени Даниила отсчитал пятьсот лет — и сказал, что придет Христос. В любом случае, это достаточно точное пророчество. Надо сказать, что когда апостол Иоанн Богослов писал свой Апокалипсис, его видение грядущих бед определялось не только видением ситуации в различных церквах, с которыми он уже столкнулся как пресвитер или как основатель многих малазийских церквей. Он, описывая различные беды, глады, моры и землетрясения, наверняка имел в виду три вещи, которые поразили христиан. Во-первых, это, конечно же, разрушение Иерусалимского храма. На этот раз он был разрушен до конца, и иудеи были на много веков выселены. Земля обетованная в прямом смысле перестала существовать. Это очень яркий момент.

Второй момент — это мученичество христиан. Ко времени апостола Иоанна Богослова массовые мученичества христиан за веру уже были частой практикой (начиная с Нерона шестидесятых годов).

И третий момент: наверное, это была одна из глобальнейших катастроф того времени, — извержение Везувия. И вот эти три момента, то есть природная катастрофа, разрушение храма и мученичество за веру, наверняка  послужили фоном для видения этих грядущих бедствий, которые потом будут описаны как черты апокалипсических времен.

Восстанет народ на народ, царство на царство. Разрушены будут храмы и т. д. Даниил тоже это видит, видит, что будет разрушен храм. Видит мученичество.

Вообще говоря, очень интересно, как соотносится написание книг Ветхого Завета с конкретными событиями, которые были в Израиле в тот момент. Так, например, мы читаем о пророке Данииле и вспоминаем время вавилонского пленения, а затем возвращение при персидских царях в Иерусалим. Некоторые исследователи полагают, что богатые люди остались в Вавилоне. Они не возвратились в Иерусалим. Считалось, что в Иерусалим пошли бедные люди. А для того, чтобы из уже обустроенной жизни прийти обратно в пустынное место и начать там строить всё сначала, нужно рвение, нужен определенный ригоризм. Поэтому пусть нас не удивляет, что в тот момент израильское общество в духовном отношении возглавил знаменитый ревностный законоучитель Ездра, основной идеей которого была идея возвести ограды. Возвести ограду закона, возвести ограду храма, в прямом и переносном смысле, оградиться от всего основного мира — в этом он видел спасение для того, чтобы возродить духовную жизнь Израиля.

Повелев строить храм, повелев разводиться со своими нееврейскими женами, в общем, требуя достаточно жестко национальной чистоты и замкнутости, Ездра пытался вернуться к временам пророка Моисея, чтобы воспитать народ в законе. В каком-то смысле это принесло плоды потому, что хоть и не такой, но все-таки храм Иерусалимский был построен, хотя все свидетельствовали в то время, что это все-таки не то. Не то, что тот храм. Этот храм был жалким подобием того.

Можно было требовать дисциплины, можно было какое-то время апеллировать к жажде духовно-национального возрождения, но образованные духовно иудеи не могли жить и действовать так, как будто они никогда не слышали слов всех великих и малых пророков Израиля. А пророки Израиля, как мы видим, перевернули учение Ветхого Завета. Они не просто его углубили, они его совершенно перевернули, то есть они его максимально приблизили к новозаветному учению.

Как, например, можно было всерьез думать о вечных стенах и о градах, когда пророки говорили о том, что наступает время, когда через Израиль все народы придут к Богу, когда Бог окажется Богом не только Израиля, но и Богом других народов, в том числе и тех, которые были враждебны Израилю? Как можно было продолжать говорить о законе в полном смысле этого слова, когда уже Книги мудрых Израиля воспитывали больше, чем давал закон. Какой закон может, например, научить мудро, правильно и благородно поступать, он может только запретить грешить, научить чувствовать Бога. Но он не может открыть человеку всю глубину жизни и добродеяния.

Так, например, в книгах Премудрости Соломона мы встречаем некоторую полемику. Ведь мы же читаем в законе: «Поступай с другим так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой». Но в притчах мы читаем: «Не говори, поступлю с ним так, как он поступил со мною». Формально это есть протест против закона, хотя по сути это углубленное понимание закона.

Иначе говорит Господь: «Да отвратит гнев Свой от него и направит его на тебя». Что это такое, какая здесь правда закона? Именно в это время пишется Книга Иова, в которой, во-первых, мы видим такой экстаз взаимоотношений с Богом, такой прорыв личностного. Здесь нет никакого положено—не положено или можно—нельзя. Иов восстает против законнических отношений с Богом, он ищет живого Бога, исполнив при этом закон. Ищет живого Бога в своих страданиях и в неправде. Иов нашел живого Бога через эту неправду, вызвав Бога на суд. Это немыслимо для закона Моисея. К тому же Иов был не израильтянином, это тоже намек: живой Бог открывается не только израильтянам.

В это же время пишется знаменитая Книга Руфь, которая апеллирует к древним временам, временам судей Израилевых, временам завоевания Палестины. У одной женщины, ее звали Ноеминь, было два сына, они оба женились на моавитянках. И одну из них звали Руфь. Сыновья ее умерли, а их мать сказала снохам: «Вы молодые, вам надо вернуться к своим и начинать жизнь по-новому. А я пойду к своим родственникам в Израиль». Одна ушла, а Руфь сказала: «Нет, куда ты, туда и я. Твой Бог — это уже мой Бог, и я пойду туда, куда ты идешь». И она пошла за ней, за своей свекровью. Потом она очень удачно вышла замуж за богатого и полюбившего ее израильтянина, полюбившего не только за внешность, но и за трудолюбие, веру и т. д. В итоге она вошла в родословную Спасителя. Стала участницей домостроительства девушка, которая никакого отношения к Израилю не имела. Но еще и до утверждения генеалогии Спасителя, еще в Ветхом Завете она вошла в священную историю Израиля. Это также своеобразный протест против настроений Ездры, против того, чтобы разводиться с нееврейскими женами, и т. д.

В Ветхом Завете есть три небольшие книги: две канонические — Руфь и Есфирь, и одна неканоническая — Юдифь. Они носят женские имена, посвящены женщинам. Посвящены вере женщин и их подвигу. Подвиг их разный. Юдифь исповедует свою веру, защищает свой народ. Руфь просто идет за Богом Авраама, Исаака, Иакова и Моисея. Есфирь вообще совершает на свой страх и риск героический поступок, достаточно жестокий, но понятный в реалиях Ветхого Завета.

Она пробирается в стан к Олоферну, военачальнику осадивших Иерусалим войск, притворяется полюбившей его и предавшей Иерусалим, и когда усыплена его бдительность, они готовятся назавтра спокойно войти в Иерусалим через лаз, который она им покажет. Ночью, когда он был пьяным, она отрезает ему голову, проходит через спящий патруль и показывает эту голову уже внутри Иерусалима. Увидев своего обезглавленного военачальника, войско смешивается, а в этот момент на него нападают израильтяне и прогоняют.

То есть мы видим, что женщине в Ветхом Завете тоже уделено огромное внимание. Это не случайно. Евангелист Матфей в генеалогию Спасителя вводит трех женщин: Раав (Рахав), Руфь и Фамарь. В родословной Спасителя женщины упоминаются всего три раза. Руфь, потому что она была иноплеменницей и Господь не гнушается ее видеть в числе своих предков. Раав, потому что она также была иноплеменницей, к тому же она была еще и блудницей и открыла ворота войскам Иисуса Навина. И Фамарь, которая тоже совершила грех. Она была израильтянкой, но была и грешницей и тем не менее тоже вошла в родословную.

Отцы Церкви полагают, что Матфей специально показал с одной стороны — иноплеменницу, с другой стороны — грешницу, с третьей стороны — соплеменницу, но блудницу, — они все входят в родословную Спасителя, чтобы показать, что Спаситель пришел на землю спасать именно грешных, именно грешных призвать к покаянию. Как человек Он рождается в грешном роде.